Дмитрий Бедный, Эльвира Вотинцева
ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ: ЗЛОСТЬ КЛИЕНТА НА ТЕРАПЕВТА
В настоящее время психотерапевты почти всех направлений согласны с тем, что клиент-терапевтические отношения имеют огромное значение для успешной терапии, поскольку в них актуализируются поведенческие паттерны, которые изначально сформировались в детстве по отношению к родителям или другим авторитетным лицам. Терапевтические отношения в гештальттерапии рассматриваются как уникальные для конкретного клиента и конкретного терапевта, не сводимые только к более раннему опыту. Маргерита Спаньоло Лобб пишет: «Между клиентом и терапевтом возникают единственные и неповторимые в своем роде отношения, в которых взаимные восприятия трансформируются, и старые отношенческие паттерны перерабатываются для улучшения этих отношений, а не тех, что были в прошлом» [6].
Важной темой в рассмотрении терапевтических отношений является тема агрессии и злости, возникающей между терапевтом и клиентом, поскольку это касается любых близких отношений. И достаточно часто в долгосрочной терапии возникают ситуации, когда клиент испытывает по отношению к терапевту злость, и либо проявляет ее невербально, либо говорит напрямую, что злится.
В данной статье мы разберем более подробно, что происходит, когда в отношениях появляется злость, маркером чего она является, как гештальттерапевту лучше всего обращаться со злостью клиента, и что способно помочь не потерять терапевтическую позицию в таких ситуациях.
Фредерик Перлз определял агрессию как необходимое условие для биологического и психического выживания и развития. Маргерита Спаньоло Лобб отмечает: «Агрессия позволяет достигать не только полезный для выживания объект (пищу), но и Другого, как часть среды, также полезного для выживания. Идти по направлению к Другому (ad-gredere) означает достигать Другого, «кусать его», но не для того, чтобы уничтожить, а чтобы сделать своим» [6].
То есть агрессия имеет ключевое значение для удовлетворения как биологических, так и психологических потребностей человека.
Быть искренним
Итак, как терапевту следует вести себя в ситуации злости клиента, чтобы процессы клиента были поддержаны наиболее эффективно и экологично, и терапия оказалась более успешной?
Некоторые психологи высказывают мнение, что терапевту нужно всегда быть искренним с клиентом, потому что любая фальшь все равно чувствуется, а значит, следует честно рассказывать о своих ответных чувствах, в том числе, и о злости, чтобы сохранить искренние и доверительные отношения.
Практика сообщения клиенту о своих чувствах, реакциях, опыте и т.д. называется самораскрытием. Она является элементом диалогических отношений и важным инструментом гештальттерапевта. Фил Джойс и Шарлотта Силлс пишут: «Честность – существенная часть подлинных отношений. Чувства консультанта – такие как печаль или злость – могут помочь клиенту различить или поддержать свои собственные чувства, прежде отвергаемые или искажаемые. Открытое выражение консультантом своих переживаний – не только важная составляющая подлинной встречи, но также полезно для уравнивания отношений, выравнивания неизбежно возникающего дисбаланса». И добавляют далее важный момент: «В целом хорошо, если терапевт может внятно обосновать, почему он решил поделиться с клиентом своими переживаниями. Важно знать, что, когда, как и насколько стоит раскрывать» [2].
Жан-Мари Робин под самораскрытием понимает «проговаривание актуального переживания терапевта в терминах влияния ситуации взаимодействия, того, как ситуация вводится в контакт им самим и другим, чтобы произвести общую работу над вопросом о том, как один и другой могут быть творцами» [4].
Конечно, неискренность в высказываниях терапевта чувствуется клиентом. Но вот полезно ли говорить ему о своей злости? В какой форме и в какой ситуации? В каких случаях и с какими клиентами это допустимо, а в каких – способно спровоцировать усугубление состояния клиента?
А если не говорить о своих чувствах, то что тогда говорить? Как быть искренним с клиентом и не потерять его доверие?
Что стоит за злостью клиента?
Итак, клиент высказывает терапевту претензии, возмущается его поведением или словами, или даже внешним видом, и сообщает, что злится на него.
Что в этот момент происходит с клиентом? Он переживает сильные эмоции и ощущения. Возможно, ему вообще нелегко далось прямое сообщение другому человеку о своей злости, возможно, он это сделал первый раз в жизни. В любом случае, клиент захвачен своими душевными процессами, у него много чувств. Он может испытывать еще и стыд, и страх отвержения человеком, которому сейчас доверился. Возможно, клиент находится в ситуации актуализации каких-либо детских травматических переживаний. И в этот момент он поглощен собой, он переполнен и не способен принять что-либо еще извне, услышать и увидеть другого человека, воспринять его чувства, откликнуться на них.
Клиент нуждается в переработке того, что уже есть у него в душе, во внимании терапевта к тому, что с ним (клиентом) происходит, что он думает, чувствует, ощущает. Как минимум, в том, чтобы терапевт увидел и услышал его. Клиент нуждается в усвоении (ассимиляции) нового опыта искреннего сообщения другому человеку о своих чувствах, в расширении опыта осознавания себя. Другими словами, клиент нуждается прежде всего в присутствии, признании и включенности, чтобы сориентироваться, пройти стадию преконтакта и контактирования, и тогда уже быть готовым услышать другого человека, воспринять его «инаковость» и немного измениться самому в результате этого контакта.
Когда клиент говорит терапевту: «Я злюсь на вас», – необходимо понять, что это означает. Что стоит за тем, что клиент называет злостью. Может быть, это отчаяние, может быть, это ощущение привязанности к другому и страх, что его отвергнут, и тогда легче выразить злость, чем привязанность.
За злостью, как правило, есть потребность, которая сформировалась в ситуации взаимодействия с другим человеком. Не поняв, что именно клиент называет злостью, что стоит за ней, в чем клиент нуждается, мы способны пропустить важное событие в жизни человека, событие, которое он сейчас не осознает.
Маргерита Спаньоло Лобб считает, что «в любой агрессии можно обнаружить контактную интенциональность, и, следовательно, в любом конфликте заключена возможность улучшить контакт… В общем, в основе конфликта лежит желание позитивного вклада в ситуацию. В основе преодоления конфликта лежит вера в саморегуляцию отношений» [6].
Спаньоло Лобб пишет о том, что очень важной составляющей метода современной гештальттерапии является «вера в контактную интенциональность у индивидов, в желание каждого человеческого существа быть увиденным и признанным со своим позитивным вкладом, который он хочет привнести в конфликт посредством своего полного и спонтанного присутствия» [6].
Джон Энрайт также отмечал, что «человек не будет терять время на злость в отношении людей совершенно для него не важных. То есть, помимо состояния гнева, определенно существует какое-то позитивное чувство» [7].
Иначе говоря, когда клиент злится – это имеет смысл воспринимать как форму проявления контактной интенциональности, то есть движения к контакту с позитивными потребностями и намерениями – желанием быть важным, быть признанным и увиденным, желанием установить с терапевтом доверительные, близкие отношения. Соответственно, и терапевт должен обладать способностью увидеть это позитивное движение клиента, и сообщить ему об этом. И тогда клиент сможет выбирать разные формы проявления своей контактной интенциональности – в зависимости от ситуации.
«Я тоже на вас злюсь!»
Допустим, терапевт осознанно (по каким-то мотивам) решает сразу же сообщить клиенту о том, что он тоже на него злится. Это новая информация для клиента, поступившая извне, да еще от значимого человека. Терапевт переключает внимание клиента на себя, тем самым останавливая текущие процессы самого клиента. В результате появляется некоторый дополнительный контекст – вдобавок к тому, что у клиента уже было в душе до сообщения терапевта. К примеру, в жизни клиента был близкий человек, который на клиента злился и затем либо оставил его, либо совершил действия, от которых клиент пострадал. Возможна и такая ситуация, когда выражение злости в опыте клиента ассоциируется с выражением любви и близости. Или в семье клиента вообще не принято было говорить о злости, и никто ни с кем не ругался.
Так или иначе, клиент наверняка определенным образом обработает поступившую от терапевта информацию, дабы определиться, что это для него значит, как ему реагировать, и что будет дальше. В результате он сконцентрируется именно на этом (обработке информации), и для него окажутся недоступны процессы, которые происходили до сообщения терапевта о собственной злости.
У клиента может возникнуть чувство вины или стыда. Травматик способен при этом замереть и впасть в бесчувствие. У пограничного клиента могут возникнуть очень агрессивные реакции по типу «сам дурак». Психотик может испугаться или вообще не заметить произошедшего. Невротик может проигнорировать сообщение и сделать вид, что ничего не произошло…
«Реакции и чувства могут происходить из собственного опыта консультанта, его нерешенных ситуаций и проецироваться на клиента. Клиентов, склонных к стыду или нарциссизму, несомненно, ранит преждевременное самораскрытие» [2].
Фредерик Перлз писал о желательных действиях терапевта в ситуации злости клиента: «В ответ на гнев он объясняет, что пациент понял неправильно, или иногда извиняется, а иногда даже реагирует ответным гневом в зависимости от ситуации» [3]. Все три предложенных Перлзом варианта кажутся нам достаточно сомнительными, поскольку вряд ли можно утверждать, что клиент понял сообщение «неправильно». Точнее было бы сказать, что он воспринял послание терапевта в соответствии с собственным опытом, а значит, злость терапевта может быть непонятна для клиента, может его напугать, особенно, если это сообщение получено сразу же после того, как клиент (возможно, впервые) попытался открыто выразить свои чувства.
Что делать?
Рассмотрим варианты действий гештальттерапевта в ситуации, когда клиент на него злится. Что можно предпринять, дабы, с одной стороны, сохранялись искренность и доверие, а с другой – уделить достаточно внимания тому, что происходит с клиентом, что стоит за его злостью.
«Исследуйте это пространство вместе с клиентом: «Вы как будто разозлились. Что случилось? Какие слова вызвали злость?» Отвечая на такой вопрос, клиент, может быть, поймет, что вызвало такую реакцию с его стороны» [2].
Терапевт может спросить клиента: «Что я такого делаю, на что вы реагируете злостью?» Клиенту это поможет осознать, что злость появилась как ответ на какое-то событие, и за ней может скрываться некий привычный поведенческий паттерн. Человек мог отреагировать злостью, например, на то, что терапевт увлекся и достаточно долго говорил что-то свое, а клиент не решался сказать, что ему неинтересно. И в обычной жизни такой человек, вероятнее всего, злится, молчит и в результате получает то, в чем не нуждается. Соответственно, терапевту имеет смысл признать: «Оказывается, я увлекся и придал слишком большее значение другому явлению, а вы меня терпеливо ждали и слушали то, что не было для вас сейчас важным».
Клиент может осознать: злость сигнализирует о том, что чаша терпения переполнена; он нуждается в том, чтобы другой человек обратил на него внимание, узнал о нем нечто важное, но почему-то не может об этом заявить открыто. Он терпит и ждет, а потом злится. Однако в защищенной ситуации терапевтического контакта нет необходимости так долго ждать, клиент имеет полное право остановить терапевта, сказав ему о том, что для него (клиента) сейчас важно, в чем он нуждается. Таким образом человек получит новый опыт, который сможет использовать в коммуникации с другими людьми. Еще один вариант ответа на злость – феноменологическое описание того, что терапевт наблюдает в клиенте на невербальном уровне: изменения в голосе, цвете лица, дыхании и т.д. Можно сказать, например: «Я замечаю, что вы сейчас задерживаете дыхание и сжимаете руки, и это говорит мне о том, что вы что-то чувствуете, переживаете». Или: «Вы стали чуть тише говорить, возможно, вы испытываете сильные переживания». По сути, терапевт сообщает клиенту: «Я рядом, я вижу вас, я замечаю, что с вами что-то происходит». Из чего клиент может вынести опыт признания его переживаний другим человеком, признания, что все его чувства заметны, они проявляются в нем, они уместны и приемлемы. А речь всего лишь обозначает то, что уже видно.
Когда клиент говорит: «Я злюсь», – это означает, что в нем происходит множество психических процессов и явлений. Злость – это маркер переживаний, за которыми стоит уникальный жизненный опыт клиента. И задача терапевта – сопровождать клиента в расширении осознавания им текущей ситуации и себя в ней, в осознавании своего опыта, чтобы появился шанс сделать что-то по-другому.
Как сказать о собственной злости?
А что терапевт может сказать о себе, если посчитает нужным это сделать, или если клиент спрашивает о чувствах терапевта?
Очень нужным навыком для терапевта является способность отслеживать то, что с ним происходит на уровне телесных ощущений, чувств, мыслей, фантазий и т.д., в чем он сам нуждается в данной ситуации, что стоит, например, за его чувством злости. Это способность осознавать себя, не терять себя, не растворяться в клиенте, не подхватывать его чувства.
Если терапевт осознает, что ощущает нечто похожее на злость, значит, дальше он способен свободно выбрать свои действия, значит, он в этот момент присутствует, он в терапевтической позиции, и может рассказать клиенту о своем осознавании некоторого явления, которое похоже на чувство злости.
Можно сказать об этом в феноменологическом ключе. Например:
«Я тоже замечаю кое-что в себе, и могу поделиться с вами тем, что со мной происходит. Когда вы сообщили мне о злости, я заметил, что у меня появилось напряжение в руках, тяжесть в груди и потребность совершить какое-то действие. А что сейчас происходит с вами, есть ли в вас что-то похожее?» Такое заявление помогает клиенту на примере ощущений другого человека осознать, что именно происходит с ним самим. То есть терапевт совершает самораскрытие не только ради поддержания доверительных отношения, но и для того, чтобы помочь клиенту в осознавании его собственных переживаний.
Бывают ситуации, когда клиент настойчиво интересуется чувствами терапевта. Здесь, если и говорить напрямую о собственной злости, то только с полным раскрытием всей феноменологии – с целью проведения параллелей с возможными процессами клиента: «Да, в какой-то момент я разозлился. У меня появились идеи, которые мне самому очень понравились. И я предположил, что они должны были вам помочь, и что вы обрадуетесь, услышав их. Но Вы ответили, что эти идеи не имеют для вас значения. У меня возникло ощущение некоторой отверженности: «Как же так? Такие хорошие вещи, я так много размышлял о них, а они оказались ненужными?!» Но тут же я обратил внимание на то, что вы не уходите от меня, а продолжаете диалог, сохраняя вовлеченность и интерес. И тогда злость прошла, потому что я понял: это всего лишь мои идеи, которые были полезны, может быть, в большей степени мне, чем вам, поскольку вы другой человек. Вы отвергли мои идеи, но не меня. И когда я это понял, я вернулся к вам. Меня успокоило то, что вы остались со мной рядом, вместе с моими неподходящими идеями. Еще я понял, что нуждался в том, чтобы вы оставались со мной в диалоге, даже если я делаю что-то неподходящее, и вы это отвергаете. Имеет ли для вас значение то, что я сейчас рассказал о себе? А как это происходит в вашей жизни?»
Приведенный монолог – это искреннее сообщение, основанное на жизненном опыте терапевта. Ему тоже знакомо чувство отверженности, но актуализировалось оно именно сейчас и именно с этим клиентом, а значит, и клиенту это знакомо, значит, в клиенте и терапевте происходят параллельные процессы. И тогда прямое сообщение терапевта побуждает клиента лучше осознать самого себя. В этой ситуации терапевт оказался способен увидеть другого человека, который отличается, но при этом остается рядом и не уходит, чему может научиться впоследствии и клиент. Однако, высказываясь подобным образом, терапевт должен быть уверен, что клиент готов, способен и хочет его услышать.
«Я совершенно спокоен!»
Нам доводилось слышать мнение психологов о том, что на сообщение клиента о злости к терапевту правильнее всего сказать: «Все нормально, вы злитесь, а я спокоен совершенно, со мной ничего не происходит».
Но здесь как раз и появляется та самая неискренность, которая все равно считывается клиентом. В результате, клиент может почувствовать себя не вполне нормальным: «Как же так? Я же чувствую, когда на меня злятся, я же вижу, когда с другим человеком что-то происходит!» Или: «Он относится ко мне безразлично, я – всего лишь один из множества клиентов. Ему не важно, что со мной происходит, он просто получает деньги, а я остаюсь со своими чувствами один на один». Даже если клиент ничего подобного не осознает, неловкость, недоговоренность, неясность все равно будут присутствовать в поле.
Вроде бы намерения у терапевта были хорошие – дать понять клиенту, что он (терапевт) стабилен, не разрушается, когда другой человек проявляет эмоции, а значит, в перспективе, и клиент сможет этому научиться. Однако произойти может прямо противоположное. Неискреннее высказывание терапевта ведет к размыванию у клиента представлений о границах дозволенного. Из такого диалога клиент способен вынести опыт, в соответствии с которым на другого человека можно «вывалить» все, что угодно, не интересуясь, каково ему это слышать (другой же все равно не разрушится). По сути, клиент остается без обратной связи, у него не вырабатывается потребность эту связь получать.
Часто клиенты сами спрашивают терапевта, как он относится к выражению ими злости. Им зачастую бывает стыдно за свои реакции и, тем не менее, важно знать, что терапевт их не отвергнет, и отношения не закончатся только потому, что клиент слишком искренне себя проявил. Здесь важно показать клиенту, что терапевт реагирует, он не бесчувственный человек, и чужие высказывания актуализируют собственный опыт терапевта, вызывая в нем ответную реакцию, но эти чувства для терапевта переносимы.
Опять-таки важно не просто заявить: «Мне переносимо», – но рассказать, что именно в подобных ситуациях дает терапевту опору, показать, за счет чего ему переносимо и спокойно. И тогда клиент может задуматься, а за счет чего он сам способен оставаться спокойным, какие у него есть ресурсы, на что он может опираться.
«Если терапевту спокойно от того, что он хорошо осознает и принимает себя и текущую ситуацию, то, может, и мне стоит этому у него поучиться?»
Просто сказать «я спокоен», значит, поставить клиента в ситуацию неизвестности и тревоги, и зачастую – еще больше усилить его злость. В такой ситуации клиент может попробовать «достучаться» до терапевта любыми способами. Надо понимать, что терапия – это специальная процедура, и нужно быть готовым прояснить для клиента любой ее элемент. Конечно, по ходу терапевтического процесса возникает множество самых разных явлений, и терапевт выбирает, какому явлению дать место, но надо быть готовым показать все, что будет необходимо клиенту. Это дает ему ощущение стабильности и уменьшает тревожность.
А дальше клиент уже самостоятельно может сделать вывод, что некоторые его болезненные реакции связаны с недостаточностью опоры, знания и понимания себя, что он уделяет много внимания одному явлению и недостаточно другому, и что за счет более широкого осознавания можно увидеть более целостную картину происходящего. Тогда, увидев, например, злящегося на него человека, клиент оказывается способен понять, что злость другого может не относиться к нему напрямую, что это может быть проекция, а может быть, у человека плохое настроение, или он чувствует физическое недомогание… Клиент приобретает опыт реагирования на людей, которые предъявляют ему свою агрессию, и становится более устойчивым к выражению злости со стороны других.
Терапевтическая позиция
Наверное, у любого терапевта, особенно, начинающего, возникали ситуации, когда он оказывался неспособен свободно выбирать – говорить или не говорить клиенту о своих чувствах, и что вообще говорить. В таких случаях терапевта словно бы «несет», он не может не сказать клиенту о себе и о том, что с ним происходит, а зачастую вообще переходит в обвинительно-защищающуюся позицию, поскольку воспринимает слова клиента слишком лично. Иными словами, терапевт проявляет неосознаваемый им контрперенос в ответ на негативный перенос клиента.
Ирина Булюбаш пишет: «Распространенной проблемой, связанной с переносом, является неспособность терапевта выдерживать прямое воздействие негативного переноса пациента. Практика таких терапевтов изобилует милыми благодарными пациентами, неспособными выразить терапевту свое недовольство чем-либо или испытывающими вину за свое несовершенство. Задача терапевта – это не устранение контрпереноса, а уменьшение времени на его обнаружение и адекватное использование в терапии. Самой трудной задачей является постоянное осознавание своего ответа на перенос» [1].
Что же может помочь не потерять равновесие и терапевтическую позицию?
Прежде всего, терапевт изначально должен ожидать, что клиент способен на него разозлиться, и понимать, что выражение злости – это попытка сообщить терапевту нечто очень важное для клиента. Тогда у терапевта появляется любопытство: что стоит за этой злостью? как именно сам терапевт поучаствовал в ситуации, в которой у клиента возникла такая эмоция? Когда встречаешь злость с любопытством, она перестает разрушать: «Я вижу, сейчас происходит что-то значимое для вас. Расскажите мне об этом подробнее, я хочу вас понять».
В заключение хочется еще раз повторить, что выражение терапевтом любых чувств по отношению к клиенту является самораскрытием, а самораскрытие – один из главных инструментов гештальттерапии, и без него не сложатся доверительные отношения. Но нужно помнить, что, как правило, этот инструмент применяется в целях улучшения осознавания клиентом себя и своей ситуации. Харм Сименс в «Практическом руководстве для Гештальттерапевтов» цитирует Лору Перлз: «Я вербализирую по меньшей мере столько из своего опыта, чтобы дать клиенту возможность сделать следующий шаг в его осознавании… Я описываю только собственный опыт или проблемы других пациентов, когда я ожидаю, что это поддержит данного специфического клиента, чтобы полнее реализовать его позицию или потенции» [5].
Самораскрытие уместно, когда клиент способен услышать терапевта как другого человека и как-то отозваться на его высказывание. А услышать терапевта клиент может только после того, как терапевт услышит клиента, то есть уделит ему внимание, оставаясь в терапевтической позиции.
Тема чувств в терапии, и злости, в том числе, – очень обширна. Не претендуя на полное ее раскрытие, мы лишь обозначили в этой статье свой взгляд на то, как терапевт может реагировать на проявления злости, чтобы сделать эти проявления частью терапевтического процесса.
Список литературы:
- Булюбаш И.Д. Руководство по гештальт-терапии. М.: Институт психотерапии, 2004.
- Джойс Ф., Силлс Ш. Гештальт-терапия шаг за шагом: Навыки в гештальт-терапии. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2010.
- Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальт-терапии. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2004.
- Робин Ж.-М. Быть в присутствии другого: Этюды по психотерапии. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2008.
- Сименс Х. Практическое руководство для Гештальттерапевтов. СПб.: Издательство Пирожкова, 2008.
- Спаньоло Лобб М. Now for next: Настоящее для будущего в психотерапии. М., 2014.
- Энрайт Дж. Гештальт, ведущий к просветлению. СПб.: Центр гуманистических технологий «Человек», 1994.
Дмитрий Бедный (Санкт—Петербург) – клинический психолог (Городская психиатрическая больница №1 им. П. П.Кащенко), гештальттерапевт, выпускник ИИГТ, член EAGT. Сфера интересов: индивидуальная терапия со взрослыми людьми, работа с парами, работа с тревожными и пограничными клиентами, а также с людьми, имеющими психиатрический диагноз.
Телефон: +7 (911) 789 69 48, e-mail: dima180373@yandex.ru
Эльвира Вотинцева (Санкт—Петербург) – психолог, гештальттерапевт, выпускник ИИГТ. Сфера интересов: индивидуальная терапия со взрослыми людьми.
Телефон: +7 (911) 093 50 45, e-mail: elvira120777@yandex.ru