Сергей Иванов. «ЗАМЕТКИ О ДЕПРЕССИИ, СМЕРТИ И ВЗРЫВЕ»

В состоянии глубокой депрессии, каким бы тяжелым и болезненным оно ни было, есть один безусловный плюс: дальше двигаться просто некуда. Поэтому отчаяние, в котором пребывает человек, можно воспринимать как «точку обнуления», тот самый уровень невроза, который Фриц Перлз в «Гештальт-семинарах» («Gestalt Therapy Verbatim») называл уровнем тупика: «…если мы проработаем уровень играния ролей, если мы уберем роли, то что же мы увидим? Тогда мы увидим анти-существование, мы увидим ничто, пустоту…

Для тупика характерны страхи и фобии – стремление уклониться. Мы боимся, мы избегаем страданий, особенно страданий от фрустрации. Мы испорчены и не хотим проходить через адские врата страданий: мы остаемся незрелыми, продолжаем манипулировать миром, мы не согласны пройти через страдание роста… Мы лучше будем страдать от мук совести, от того, что на нас смотрят, чем согласимся понять, что мы слепы и вернуть себе зрение».

Затем – только уровень смерти. Он «не имеет ничего общего с фрейдовским инстинктом смерти. Он просто проявляется, как смерть, из-за того, что противоборствующие силы парализованы. Это форма кататонического паралича…» Причем, Перлз говорит совершенно буквально, он не имеет в виду метафорическую смерть, он имеет в виду просто смерть-прекращение жизни как на психическом, так и на биологическом уровнях. По сути – самоубийство во множестве его форм, подробно и обстоятельно описанных еще Карлом Меннингером в книге «Война с самим собой» («Man Against Himself»).

Вот тут и срабатывает (или не срабатывает) эффект, который Арнольд Бейссер определил как «парадоксальную теорию изменений»: «изменение происходит, тогда, когда человек становится тем, кем он на самом деле является, а не тогда, когда человек предпринимает попытки стать тем, кем он не является». Если дальше идти некуда, если сил на борьбу с самим собой уже нет, остается либо умереть, либо признать и принять себя таким, какой я есть – целиком и полностью – со всеми моими страхами и скелетами в шкафу. То есть, в любом случае – умереть: в своей кажимости, прекрасности, отвратительности, в самопрославлении, самобичевании и т.д. и т.п. И тогда «точка обнуления» неожиданно оказывается «точкой сборки».

Глубокая депрессия – это максимальное сжатие, ощущаемое физически, а не только эмоционально (эмоций там, по сути, и нет – одни ощущения). «…мы берем себя в руки, мы сдерживаемся и напрягаемся, – пишет Перлз, – а потом взрываемся.

Когда мы действительно входим в контакт с этой омертвелостью уровня внутреннего взрыва, тогда происходит нечто очень интересное. Внутренний взрыв превращается во внешний взрыв. Уровень смерти оживает, и этот внешний взрыв — проявление подлинного человека, способного переживать и выражать свои эмоции».

 

Это, похоже, какой-то универсальный механизм: инсайт в беспредельном отчаянии. Инсайт не как обретение некоего дополнительного смысла. Мне очень нравится емкое определение Гэри Йонтефа: «In Gestalt therapy insight is clear understanding of the structure of the situation (в гешатльттерапии инсайт – это ясное понимание структуры ситуации)». Иначе говоря, инсайт – это понимание того, как все (во мне и вовне) устроено.

Нечто подобное можно отыскать в дзэнских коанах. Или даже в 12-шаговой программе Анонимных алкоголиков, которая тоже начинается с признания полного собственного бессилия, признания, что «мы потеряли контроль над своей жизнью (our lives had become unmanageable)». Причем, этот шаг считается самым важным, без него в принципе невозможно начало пути к исцелению.

Как раз заблуждение многих зависимых (да и работающих с ними психологов) состоит в том, что выход из зависимости состоит в воздержании от… От алкоголя, наркотиков, азартных игр… Отсюда призыв: «прояви волю!» То есть – научись себя сдерживать и контролировать. Тогда как в действительности уровень смерти-взрыва требует прямо противоположного: «перестань себя сдерживать!» Перестань городить границы внутри собственного «я», отщепляя те свои части, которые кажутся «неправильными». И – буквально – умри или взорвись.

Предпринимаемое человеком усилие ведет к позитивным изменениям, когда оно направлено не на диссоциацию и отрицание или «удержание в узде» собственных «неправильных» потребностей и желаний, а на осознание того, что они есть, что они и есть «я». На осознание собственного бессилия в том, чтобы «прекратить хотеть». На завершение ситуации и смерть прежнего «я». Со всеми переживаниями, связанными со смертью. Только тогда я становлюсь способен как-то иначе видеть структуру мира и адаптироваться в нем, как-то обходиться с желаниями и совершать осознанный выбор, направленный на их удовлетворение или неудовлетворение.

 

Собственно говоря, в этом был пафос нашего с Николаем Екимовым мастер-класса по работе с зависимыми клиентами на декабрьской конференции ИИГТ «Место и время Гештальта» 2017 г. А совсем недавно на IV Всероссийском фестивале песочной терапии я услышал похожие идеи на мастер-классе Ольги Кольцовой (Владивосток) «Жить НЕЛЬЗЯ умереть».

Ольга – аналитик, работающий, в том числе, с кинетическим песком. Ее мастер-класс был посвящен терапии клиентов, переживающих травму утраты. Она тоже рассматривает депрессию как состояние перехода и выделяет несколько «точек трансформации» из одного состояния в другое:

— одержимость прошлым / опора на прошлое;

— страх будущего / готовность к настоящему и будущему;

— приступы необъяснимой тоски / ощущение себя настоящего;

— истощающая жалость к себе / воля к самовосстановлению;

— горе от потери / сила для интеграции удара;

— потеря всех внешних опор / сила независимости.

 

Перлз говорил о четырех типах взрыва на уровне смерти: «взрыв подлинного горя, если мы работаем с потерей или смертью, которые не были ассимилированы. Взрыв оргазма у сексуально заблокированных людей. Взрыв гнева, а также взрыв радости, смеха, joi de vivre». Так или иначе, в момент взрыва мы оказываемся в ситуации младенца, который еще не обладает психикой – у него есть только недифференцированные физические ощущения и аффекты. Взрослый человек воспринимает такое состояние как пустоту, ужасающее ничто, полную утрату себя и собственных границ. Понятно, что идти туда взрослому человеку совершенно не хочется. И понятно, что там почти невозможно оставаться одному.

«Я считаю, что это самая большая трудность при самотерапии, – писал Перлз. – Есть много вещей, которые можно делать самому, проводить терапию с самим собой, но, когда вы подходите к трудным местам, особенно к тупику, вы пугаетесь, попадаете в круговорот, в карусель, и не хотите проходить через боль тупика».

Думаю, он не вполне прав. По крайней мере, мой личный опыт состоит том, что при использовании определенных техник «одиночное погружение» оказывается возможным. Психотерапевтическая техника, до некоторой степени, выполняют здесь роль Другого. Она становится путеводной нитью, не дающей потеряться в ничто, и страховочным тросом, потянув за который – в случае непереносимости – можно подняться на свет.

Но, так или иначе, Другой на стадиях тупика и смерти-взрыва необходим. Он необходим здесь еще в одной своей ипостаси: Другой как перспектива. Как тот, к кому я стремлюсь, возрождаясь к жизни. Собственно, одна из проблем депрессии состоит в том, что я не могу сделать шаг навстречу Другому. Не то чтобы я его совершенно не вижу (хотя бывает и такое), но я словно бы не способен шагнуть к нему. Я создал для себя целый мир; мне в этом мире плохо и неуютно, но он защищает меня от рискованной неопределенности, от ничто, предваряющего контакт с Другим.

В самом деле, решаясь на контакт – на любой контакт, – мы хотя бы на долю секунды оказываемся в ничто. В том состоянии, когда «дух захватывает», когда мы не чувствуем опоры под ногами. С чисто физической точки зрения, мы сначала переносим центр тяжести вперед, теряем опору и начинаем падать. И только потом подставляем ногу. Как писал Яков Перельман в «Занимательной физике», «ходьба поэтому есть не что иное, как ряд падений вперед, предупреждаемых вовремя поставленной опорой ноги, остававшейся до того позади».

Предпринять столь рискованный эксперимент (а вдруг остающаяся позади нога не поспеет вовремя?) можно только ради контакта. Никакая иная перспектива, думаю, не способна заставить нас встать с дивана. В перспективе мне нужен Другой. И мне нужна техника, позволяющая сделать шаг, не убояться ничто (как дети, поддерживаемые взрослым, учатся доверяться процессу «упорядоченного падения»). При наличии того и другого я оказываюсь способен к взрыву, к инсайту – мгновенному ясному видению новой структуры себя и мира.

 

Как мне жить день за днем в этом новом дивом мире и не упасть обратно в мою любимую депрессию – следующий вопрос, заслуживающий отдельного разговора…