Сергей Кондуров. Поддержка и способы ее организации

Фрустрация и поддержка — это популярные темы, возникающие при обсуждении случаев работы терапевта во время супервизии. Практики гештальт-терапии много говорят о том, что в работе терапевта нужен баланс фрустрации и поддержки.  Мои соображения базируются на простой идее: терапевту бессмысленно начинать взаимодействие с клиентом с фрустрирующих, провокативных действий.

Харм Сименс говорил на одном из семинаров, что когда клиент приходит к терапевту, то он уже достаточно фрустрирован своей жизненной ситуацией. Если терапевт начнет с фрустрирующих интервенций, то человек только будет усиливать свой дискомфорт, и в результате его работа над темой, которую он принес в терапию, будет затруднена. В личностном отношении такой дискомфорт может привести либо к тому, что клиент замирает, либо уходит в психическую регрессию. Или же у клиента поднимается агрессия на терапевта, и он «вспыхивает» (заметим в скобках, что эта агрессия не является проявлением контактных процессов, развивающих отношения, как это может быть на более поздних этапах терапии, а скорее приведет к отреагированию, acting out). Важная часть методологии гештальт-подхода основана на том, что терапевт поддерживает у клиента движение к получению нового опыта и поддерживает способность к «творческому приспособлению» (creative adjustment).

В рамках методологии гештальт-подхода мы полагаем, что изменения подразумевают последовательное прохождение полного цикла контакта. Для такого движения по циклу контакта необходимы доверие, энергия и достаточный уровень активности и интереса. При сильной фрустрации, человек с большей вероятностью прерывает свободное творческое движение к контакту, и мы обнаруживаем работу одного из тех механизмов, которые мы называем «прерыванием контакта».  Как следствие, — цикл контакта не пройден — ожидаемого изменения не происходит. Концепция нового опыта и изменений как результата того, что человек проходит полный цикл «творческого приспособления», подробно разработана Гудманом и Перлзом.

Конечно, изменения в способе организации контакта у конкретного человека могут быть достигнуты и в ситуации сильной фрустрации. Есть данные, которые статистически доказывают быстроту и эффективность научения в ситуации стыда. В этом случае мы можем ожидать изменения на уровне поведения («педагогические» изменения). Например, если усилить стыд или нажим, то человек начнет искать такую форму поведения, которая поможет ему избежать еще более неприятных переживаний, позволит ему не сталкиваться с болью или дезориентацией. Нередко такую «педагогическую» функцию выполняют переживание стыда и вины; сильная растерянность способствует тому, что человек берет от окружающих готовые идеи для действия. В последующем такую функцию может выполнить стыд за растерянность — стыд того, что «я не знаю, что делать, я не сориентировался, поэтому я плохой». В этих ситуациях мы услышим призыв: «Возьми себя в руки, тряпка!» (от окружения) или «Мне нужен божественный пинок!» (от самого человека) и подобное действие кажется «терапевтичным».

Однако мы будем придерживаться идеи, что изменения происходят в результате акта творческого приспособления.  В своем движении по циклу контакта человек должен пройти этапы возбуждения, мобилизации, идентификации и отчуждения, предпринять риск… Это в целом довольно волнительное действие, трудоемкое и требующее мобилизации сил. Но в тревоге, вызванной фрустрацией, работу осознавания делать трудно. Хотя «ловле инсайтов» тревога не помеха – сколько раз мы встречались с ситуацией, когда клиент заявлял: «я вдруг поняла, что он меня не любит», оказавшись в ситуации кризиса.

Мне кажется, надо дифференцировано относиться к слову поддержка, часто это слово понимают, как подбадривание или согласие. В качестве поддержки часто можно услышать подбадривающие реплики, или высказывание сочувствия, когда терапевт говорит «да, я вас понимаю…».  Нередко можно встретить мнение, что «поддерживать — значит одобрять», «поддерживать — значит хвалить», «поддерживать — это соглашаться с мнением человека», «поддерживать — значит подбадривать по схеме «давай, давай, не робей!». Но эти действия не всегда становятся тем, что человек переживает в своем опыте как поддержку, как то, на что он может опереться. Именно опереться, потому что ресурсы всегда снаружи.

А по сути поддержка может быть очень разной, и мы можем увидеть несколько уровней, на которых она осуществляется. Однако же это всегда будет некоторое специфическое действие извне, которое сопровождается со стороны воспринимающего некоторой душевной обработкой, и некоторым специфическим переживанием.

  Например, четкое «нет» может стать опорой (поддержкой); поддерживать не всегда значит соглашаться. Например, если клиент спрашивает мое мнение о важной для него ситуации в его жизни, и я говорю свое мнение, зачастую я делаю это в утрированной форме. Например, клиент спрашивает меня: «так мне разводиться или не разводиться?» — и это безумный вопрос, потому что откуда я могу знать, — но этот безумный вопрос отчетливо сигнализирует мне о тревоге и утрате эго-функции человека, поэтому я буду думать о том, что прежде чем ему принимать такое ответственное решение, было бы неплохо, чтобы у него появилась некоторая твердая поверхность, от которой он мог бы оттолкнуться. И я прямо отвечаю ему на вопрос в резко утрированной форме: «Конечно, разводитесь! Какие могут быть у вас вопросы?» Я делаю это гротескно, и по форме это никогда не напоминает совет. Как ни странно, услышав это сообщение, человек, во-первых, чуть-чуть выдыхает, а во-вторых он начинает слышать сам себя, понимает, что у него есть свое мнение, и говорит «нет, это мне не подходит!». «А почему?» —  спрашивает терапевт, и тут начинается разговор. Или другой пример: клиентка рассказывает о том, что у нее конфликт с партнером, и он совершает некоторые неблагоприятные для нее действия, и она сердится на него. И неожиданно она настойчиво и монотонно начинает говорить: «нет, нет, я сама во всем виновата, это я должна в себе что-то изменить…».  Я говорю ясное «нет» моему клиенту: «Я не буду поддерживать эту тему, потому что вы атакуете сами себя».

Таким образом, поддержкой может стать простая конфронтация. Как мой стул, на котором я сижу, говорит «нет» моему весу, и именно этот отказ и обеспечивает опору. Я не падаю на пол, так как стул не поддается моему весу — и это поддержка. То есть не всегда одобрение по типу «Ты молодец» является поддержкой.

Вернемся к мысли, что поддержка всегда дифференцирована. Что поддержка — это некоторое действие, которое может быть совершено, обработано тем, кому оно адресовано, и человек присваивает себе результат этого действия.  

Какова в этом роль другого человека? Того, который делает что-то в диалоге и «дает поддержку?» Это специфическая роль, поскольку терапевт может совершить действие, адресованное клиенту, но действие, которое понимается как «поддержка», человек совершает сам. Одно и то же действие, в зависимости оттого, как организует свой опыт человек, может переживаться им как фрустрация или как поддержка, или как нечто, что вводит в замешательство. Например, «погладить по плечу» в знак «поддержки в диалоге» может быть понято или как поддержка и дать ощущение опоры, или быть пережито как вторжение в личные границы и фрустрация. Организовать себе поддержку – это пройти завершенный цикл контакта на микроуровне.

Говоря другими словами, сам человек возьмет себе опору (действия извне) и переживет опыт обретения поддержки (действия изнутри), совершив последовательный процесс своей самоорганизации. Вспомним, что Руэлла Франк, ссылаясь на Лору Перлз называла это опорой, основанием, полом, на котором стоит человек в комнате. При ретрофлексии этот пол поднимается от реальной земли и размещается в пространстве тела, становясь «ложным полом» (false floor). Человек опирается сам на себя внутри своего тела, вместо того, чтобы опираться физически на основание, на внешнюю поверхность пола – и переживать ощущение поддержки изнутри.  В этой последовательности действий человека по обретению им опоры и переживанию опыта поддержки мы наблюдаем знакомый нам цикл контакта — возможные его прерывания.

Мы теперь понимаем, что привычный нам тезис: «Дать поддержку» — это всего только слова, которые часто лишь другой способ сказать, что мы работаем с клиентом некоторым специальным образом. Мы имеем в виду, что в терапевтической сессии «дать поддержку» клиенту означает прежде всего дать свое внимание работе с его фоном. Это значит, в терминах гештальт-методологии, что фон этого человека не дает ему необходимую поддержку, потому что слишком хаотичен, в нем слишком много процессов. Или же человек десенсетизирован. Такая работа, создание ситуации поддержки, дает человеку чувство опоры и позволяет самому человеку создать свой собственный фон. Мы делаем, действуя в рамках диалога, что-то во взаимодействии, что позволяет человеку делать свой фон более структурным. По сути дела, мы как терапевты вмешиваемся в ситуацию клиента в данный момент нашего общения. Это вмешательство меняет ситуацию. И это изменение может быть пережито клиентом как возможность опоры, как получение им поддержки, которая создает условия для организации нового опыта.

На практике это довольно простые вещи. Например, клиент рассказывает о своей ситуации, и я как терапевт даю ему понять, что я его услышал, и что он не один в этой ситуации. Или что я его вижу в данный момент. Другой пример проиллюстрирует прием из области феноменологии, который по своей природе также является поддержкой. В диалоге с клиентом я располагаю свое внимание так, что я замечаю себя самого и замечаю клиента. Клиент рассказывает некоторую историю, смотрит на меня, и я вижу, что он взволнован, и что он задерживает дыхание.  Я слышу и воспринимаю его словесное сообщение. Я встречаю сообщение клиента о его опыте проживания некоторого эпизода его жизни и говорю ему «ты сообщаешь мне «ЭТО» сейчас, и я замечаю, что ты задерживаешь свое дыхание». Это именно то, что я как собеседник заметил в данный момент, и это тот факт, который я могу сообщить моему собеседнику в прямой форме, и я предполагаю, что если мой собеседник даст свое внимание себя самому, то он сам заметит, что его грудная клетка мало двигается.

Поддержка в диалоге в терапевтической сессии, о которой идет речь, это наше с клиентом совместное действие. Я делаю то, что человек не может сделать сам для себя. Человек взволнован и не может заметить сам себя в этот момент трудного для него рассказа. То, что терапевт сообщает про телесное проявление клиента, обращаясь непосредственно к клиенту, и клиент слышит и принимает это сообщение, является по своей функции поддержкой. Это действие, которое может являться поддерживающим, заключается в том числе в том, что я как терапевт, нахожусь в диалоге с клиентом. Я замечаю свои реакции на некоторое телесное проявление человека, и тем самым я даю ему форму для того, чтобы он заметил свое собственное проявление.  Клиент может переместить свое внимание к себе самому и своему телу, и вздохнуть и подтвердить «да». Он может воспользоваться этой предложенной формой или отвергнуть ее.  Естественно, он может пережить мое сообщение как фрустрацию. И тогда его реакция будет отвергающей. Например, он скажет «нет, у меня все в порядке, я дышу нормально!». И это будет сигналом для меня, что мои действия не стали для клиента поддержкой.

Я хочу напомнить, что Маргерита Спаньоло-Лобб часто повторяет важный тезис относительно интенциональности. Она говорит, что интенциональность человека в диалоге должная быть встречена своего рода «объятиями» со стороны второго участника диалога. Когда это произойдет, только тогда он может выдохнуть. Я даю ему понять, что он, как человек, не остается один на один со своим возбуждением, что я, как человек, замечаю его и отвечаю своим вниманием на то, что он обратил в мой адрес свое возбуждение (свою интенцию). Два человека находятся в одном пространстве. Один из них встречается со вторым, с тем, который имеет свое возбуждение чувств. И откликается на эти чувства. 

Если вспомнить популярную среди гештальт-терапевтов идею, что «мы не делаем изменение, мы только создаем условия для изменения», то мы вносим в пространство диалога сообщение, которое сможет быть воспринято человеком как опора. А может и не переживаться им как опора.

  Вернемся к теме взаимодействия и к теме контакта на границе человек и его окружение.  Мы смотрим на разные варианты взаимного действия человека (субьекта, «агента») и окружения, которые организованы на этой границе. И поддержка может быть в этой перспективе увидена нами более концептуально. Поддержкой будет то, что человек будет опираться больше на себя самого, переживать опыт «поддержанности». Ресурс всегда находится снаружи. Как человек, я могу взять что-то (например, внимание другого человека), направленное ко мне из внешнего мира, и пережить это как опору.  Переживание «опертости» (наличия опоры) будет моим субъективным переживанием.  Продолжая примеры, вспомним, что человек мог бы сказать: «я могу прислониться к скале, и почувствовать, что скала дает мне опору». Мы понимаем, что скала мало что знает и тем более вряд ли имеет интенцию к данному человеку в ситуации.

Продолжая тему, я отмечу роль субъектности терапевта в этой ситуации. Мне как терапевту нужно самому заметить, быть внимательным к себе самому, чтобы заметить свое присутствие, чтобы распознать, как мой клиент не в состоянии сделать распознавание своей телесности и своего дыхания в данный момент, заметить его реакцию в этот момент и сообщить ему в подходящий к случаю форме. Что важно, так это то, что я сам как терапевт являюсь тем человеком, который «дает объятия» для интенции собеседника – если взять как метафору поддерживающих отношений идею Маргериты Спаньоло-Лобб, что «интенциональность человека должна быть «встречена объятиями» и тогда он может выдохнуть.  Выдох будет означать завершение процесса сохранения напряжения и «передышку», выход из стресса, — и после этого открывается   готовность и возможность начинать новое действие и новые фигуры становятся темой для контакта.

Итак, надо смотреть, какой тип наших действий в качестве терапевтов будет поддерживающим, будет опорой для человека. И это не слишком зависит от нас. Потому что поддержкой станет то действие, которое привело к ситуации опыта, в котором человек может пережить свой опыт как опору. Я вспоминаю разговор, в котором мой собеседник говорил: «Я воспринимаю поддержку как теплый ветер. Нечто постоянное и направленное в мой адрес. То, в отношении чего я могу рассчитывать, что обопрусь, как парус на ветер, и мне будет надежно с этой опорой». Однако я размышляю, что конечно я как человек могу взять движение в мой адрес или присутствие другого человека, и пережить это как опору. Но мы помним, что ресурс всегда снаружи, а переживание всегда внутри. И для одного человека движение «теплого ветра» будет поддержкой, для другого человека я могу дуть сколько угодно, но он не заметит моего движения в его сторону. Наверное, когда человек переживает свои отношения с миром таким образом, что он замечает другого и что он может опереться на действия другого человека, то можно сказать, что произошло нечто важное. Что наш персонаж уже вышел отчасти из невротической тревоги и готов вступать в контакт с миром. В гештальт-подходе, в базовом определении контактной границы, продвигается мысль, что мир всегда снаружи, ресурсы и то, что дает опору и поддержку, всегда во вне.

Мы понимаем, что в эпизоде действия во взаимоотношениях с другим человеком опереться на него, рассчитывая на то, что получишь поддержку, это и риск, и возможность, и ресурс. В эксперименте мы иногда просим клиента буквально (телом, как в спортивном зале) опереться на другого человека. Одна из моих собеседниц говорила: «Моя опора в том, что я доверилась ему, и он сам решит, что сделать, это был бы риск и новизна, довериться другому и ждать, ЧТО он сделает».

Говоря об опоре, мы вспоминаем «невротиков», и потому двигаясь дальше, вспомним главу из книги ПХГ «Невротические возможности на контактной границе». Эта глава довольно ясно описывает, как воспринимает контактную границу человек с невротическим опытом. В том числе контактная граница и работа функции селф организуются как система с положительной обратной связью. В этой схеме видно, как формируется напряжение и тревога.  Сигнал опасности приходит извне, и мышечная система человека мобилизуется. После того, как опасность миновала, мобилизация должна быть завершена, напряжение «разряжено». Однако при невротическом опыте все происходит иначе.  Внешней опасности уже нет, а мышцы напряжены. И мышечная система человека дает сигнал, что опасность существует, что приводит к новому напряжению, и в итоге к дезсенситизиации. Круг замыкается, напряжение становится устойчивым. Человек уже не замечает окружения, так как поглощен собственным напряжением. Он не может «выдохнуть».

Как прервать этот непрерывно функционирующий круг напряжения? Я предложу вам вспомнить пример эксперимента, который мы как гештальт-терапевты часто используем в сессии. Терапевт предлагает клиенту (если клиент демонстрирует такую постоянно присутствующую тревогу) сделать неожиданное для него физическое и заряженное эмоциями действие. Терапевт говорит: сожми кулаки, или ударь подушку, — это аффективно заряженное действие вносит разнообразие в опыт и разряжает напряжение. Это действие на время разрывает устойчивую связь в кольце эмоциональных движений, которые были привычны человеку, и это создает передышку. И как ни странно, это действие и этот эксперимент создают вариант поддержки для клиента, давая ему временную возможность «выдохнуть», «вернуться к себе». Такая тактика поддержки того, чтобы человек проявил агрессию к внешнему предмету (стулу, подушке) вносит новизну в его опыт, и на минуту придает внешнее направление для той агрессии, которая накоплена и которая зафиксирована в закольцованном напряжении. Это направленное во вне движение ориентировано к конкретному человеку или предмету. Такой эксперимент с агрессией к пустому стулу или подушке на время придает реальную видимость внешнему объекту и на время разрывает привычную схему само-поддержки напряжения и беспокойства. Иногда я просто говорю клиентам: «сожмите лучше ручку кресла, чем сжимать до боли свое колено». Есть и другой приём: можно настойчиво спросить человека: «чего ты боишься?» — клиент поразмыслит и найдёт некоторого реального персонажа или некоторое реальное событие, которое для него опасно, и эта находка временно сработает, так как на время внешняя фигура (внешний объект) привлекает внимание человека и переживаемое напряжение приобретает смысл.  Этот прием создания проекции часто спонтанно используется самим человеком. И не сразу бывает заметно, что по своей природе этот прием только временно отвлекает от истинного механизма функционирования напряжения и тревоги. Поэтому такая тактика поддержки не всегда перспективна.

Итак, если мы в качестве теоретического обоснования возьмем эту главу из книги Перлза-Гудмана, и будем держать в поле зрения их соображения про описание динамики фигуры-фона, мы можем лучше понять, какая поддержка нужна для того, чтобы человек мог опереться на нее и уменьшить силу влияния «невроза». Фигура продолжает присутствовать у невротика, когда ситуация изменилась, и помощь со стороны терапевта состоит в том, чтобы человек мог вступить в прямой контакт с реальностью мира. В неврозе человек продолжает в своих эмоциях и в своих поступках решать задачи безопасности, хотя реальной опасности во внешнем мире для него нет. Именно эти выборы определяют то, что он думает о людях и как действует. Чем больше он переживает опасность, тем больше развивается напряжение как реакция на опасность.

  Тогда я думаю, что человек не начинает действовать не потому, что он не хочет, что он глупый и так далее, а потому что он не решил задач безопасности; пока он не решил задачу безопасности, он не переходит к другим задачам. Пока не растворится эта фигура без/опасности и не уйдёт в фон, он не может дать внимание внешнему реальному миру. Когда фигура опасности уйдет в фон, человек может обратиться к контакту с миром, и он сможет организовать любые новые фигуры.

Я хочу еще раз привлечь ваше внимание к тому, что я как терапевт думаю не о реальных темах в жизни клиента («невротика»), а о биодинамических конструкциях, которые переживаются как опасность, — это поджатые мышцы таза, диафрагма, сдержанное дыхание. Вспоминая тезис Лоры Перлз про «искусственный пол», мы напомним, что при недостатке внешней опоры человек создает внутреннюю опору и создает ретрофлексию. Например, человек болтает ногами, сидя на стуле и сам себя собирает, и тем самым создает такую возможность напряжением мышц живота и «блокировкой» диафрагмы. Мы можем ошибиться, думая, что он свободен и весел, пока не обратим внимание, что дыхание его остановлено и мышцы диафрагмы напряжены.  Поэтому поддержкой часто будет предложение терапевта «поставить ноги на пол и попробовать глубоко вздохнуть, с акцентом на выдох!» Перераспределение точек опоры может создать положительный эффект «опертости» и «поддержанности».

Выдох — это очень важная часть процесса. Возвращаясь к первому тезису что поддержка должна быть дифференцированной, я держу в голове пять уровней (уровень телесности, уровень инстинктов и аффектов, уровень личной истории, уровень социального окружения, уровень культуры — социальные институты и мировоззрение). Давая внимание этим уровням, я найду большее количество тактик, которые могут позволить человеку выдохнуть.

Очень интересная задача, — когда клиент приходит к терапевту по поводу своей проблемы, то как выбрать фигуру, в том смысле, как это принято понимать в гештальт-методологии. Как ни покажется странным, мы не начинаем работать сразу с фигурой, с прямым запросом. Мы начинаем работать с поддержкой. Поддержка дает человеку возможность выдохнуть. Как только человек выдохнул, он более свободен на контактной границе и может создавать новые фигуры и организовывать новые формы контакта. Если мы обратимся к метафоре телесного, то вспомним, что человеку в физическом плане удобно действовать на выдохе. При испуге человек вдыхает. И потом дыхание его «замирает». Также точно замирает и «невротик». Как человек, занимавшийся спортом, я знаю, что все усилия делают только на выдохе; поднять штангу можно на выдохе, или выполнить удар в контактных единоборствах (для надежности спортсмен иногда еще голосом добавляет выдох и выкрик). Это естественный порядок функционирования организма. На действии выдоха, который начинается после вдоха, мышцы мобилизованы, кислород в крови. Наоборот, в процессе вдоха очень неудобно или совсем невозможно целенаправленно двигать руками и ногами, тем более невозможно говорить во время процесса набора воздуха — мы говорим на выдохе. И также мы задерживаем дыхание в момент напряжения.

В завершение мы остановимся на вопросе, который очень часто задают. Это вопрос о том, что такое «чисто человеческая поддержка» и что такое фрустрация. Нам придется дать внимание тому, что такое поддержка, и снова поразмышлять о том, что значит в коммуникации терапевта и клиента «выдох». На группе часто спрашивают: является ли поддержкой, например, когда человеку говорят «если я вас правильно понял» («действия по Роджерсу»), или дружелюбное: «у меня такая же ситуация». Мы замечаем, что эта тактика снижает у собеседника актуальное беспокойство. Мне кажется, что это такая сюжетная содержательная поддержка, в которой часть тревоги и беспокойства снимается за счет создания благоприятного ролевого взаимодействия. Карл Роджерс предлагал тактику, в которой терапевт действовал из позиции, близкой к позиции «идеального родителя», и рядом с ним собеседнику хотелось открыться, быть понятым и принятым, и это создает ощущение доверительности и надежности. За счет парности ролей снижается беспокойство, но человек привязывается к сложившимся комбинациями ролевых отношений и ожиданий, которые подсказываются этими ролями.

В этом случае мы говорим про содержательную тематическую поддержку и про предложение ролевых отношений как практической реализации такой поддержки в процессе. Мне кажется, что «чисто человеческая поддержка» это обобщенная формула. По сути дела, я как терапевт присутствую рядом с человеком, стараюсь почувствовать его и немного угадываю, в чем нуждается человек, и делаю это, прямо сейчас. Но вот что интересно заметить, я угадываю его желание не для того, чтобы организовать дальнейшие наши действия с ним или для него. Я угадываю то, в чем он нуждается, для того, чтобы дать ему в этот момент утешение, чтобы он выдохнул и успокоился. Я в таком случае, «чисто по-человечески», не имею целью дальнейших действий по развитию осознанности или развитию отношений. В ситуации терапии часто нам нужно дать клиенту утешение. Это важно при ситуации горя, или при остром стрессе. Но это только первая часть работы. Затем наступает очередь фокусировки на том, что именно в душе человека поддерживает стресс, и что мы можем сделать, чтобы этот стресс уменьшить. Естественно, в общем и целом, во-первых, мне как терапевту хочется, «чисто по-человечески», чтобы близкий мне человек не страдал. Во-вторых, если я вовлечен в судьбу человека, то я сильно взволнован, если он переживает несчастье. Мой отклик как человека в том, чтобы поплакать с ним, или утешать его, и это хорошее дело. В этом случае важно, чтобы человек не остался один на один со своей болью. Во-вторых, важно, чтобы он не остался один как человеческое существо. Если нас двое, я могу разделить его чувства, боль его снижается, он может выдохнуть. Выдох — это не только завершение некоторого процесса, это начало пути.

Однако я редко встречал ситуацию, чтобы «чисто человеческой поддержкой» была фраза «давай поговорим, что произошло». И совершенно естественно услышать такую фразу от терапевта на сессии.  Потому что задача терапевта в том числе в том, чтобы помочь клиенту в его пути, чтобы помочь ему встретиться с источником стресса. Или в том, чтобы поддерживать создание нового опыта (путь риска и творчества) для новых форм вступления в контакт. И это не только в терапии. В консультировании родителей мы специально обучаем родителей приемам для общения с детьми, если у ребенка есть стресс. Мы предлагаем сначала обнять ребёнка, дать ему проплакаться и выдохнуть, утешить его, и только потом спросить его, когда он выдохнул и может воспринимать наше сообщение и наш вопрос к нему, «что же произошло?».

Если я сравню ситуацию человеческих отношений и ситуацию терапии, то обнаружу общее и различное. В человеческой ситуации, если рядом со мной человек, который испытывает душевную боль (или боль физическую), как человеку мне хочется снизить его боль, облегчить страдания близкого, дать понять, что «ты не один», в трудной ситуации, телом помочь ему. Разделить его страдание и облегчить его. Я как человек сам страдаю, если рядом со мной тот, кто испытывает боль.

Но в терапевтическом диалоге есть следующий шаг. Когда человек выдохнул и восстановил способность поддерживать контакт, то мы даем внимание тому факту, что это страдание было как-то организовано, что есть какой-то невротический механизм, который его поддерживает. Мы как терапевты ищем способы конфронтировать с этим невротическим механизмом и развивать новые формы отношений человека и его окружения. Это специфическая терапевтическая задача, в которой соединяется отношения человек-человек и терапевтическая стратегия.  Но это не человеческая задача в близких отношениях; странно было бы в близких отношениях спрашивать об этом. Потому терапевтические отношения — это не синоним близких отношений; близкие отношения и терапевтические отношения — это разные формы взаимодействия. Это не человеческая задача искать и исследовать саму природу, причину страданий, и поэтому терапия — это специальный вид отношений. 

Тут стоит подумать о контрпереносах терапевта. В обычной жизни иногда мы делаем и другой шаг, если рядом человек, которому больно. Иногда, если нет сил, мы увеличиваем дистанцию, чтобы не чувствовать боли другого человека. И тогда я как терапевт могу воспринимать клиента в некотором объектном ключе.

С другой стороны, в терапевтическом диалоге я как терапевт имею больше свободы, чем в человеческих отношениях. Конечно в жизни, наверное, мы редко говорим близким: «А теперь выдохни, получи поддержку. А сейчас подумай о том, что с тобой произошло. И что это значит для тебя».  На «чисто человеческом уровне», родственники могут дать поддержку такого рода при неожиданном внешнем неприятном событии. Если случилось какое-то шоковое событие, то можно просто сесть рядом с человеком и подышать вместе с ним, и предложить: «расскажи, что произошло; выдохни и расскажи».

Итак, есть некоторый порядок оказания поддержки и смены форм поддержки при развитии терапевтической ситуации. В терапевтическом взаимодействии мы обнаружим несколько фаз и несколько форм оказания поддержки. При сильном стрессе, который переживает человек, я поддержку его ситуационно. Обниму, помогу расслабиться, создам доверительную обстановку. Это ловушка для терапевта, думать, что только снижение беспокойства и помощь человеку в том, чтобы он мог «выдохнуть», является единственной и достаточной задачей. Такая тактика лишь снижает ситуационную фрустрацию. Но потом, после выдоха, можно перейти к прямому контакту и проработке ситуации, к поиску новых форм встречи с реальностью и нового опыта.  И этот путь не всегда простой.

Харм Сименс говорил, что сначала нужно подышать, выдохнуть, дать человеку опору и возможность быть самим собой, сначала поддержать ту роль, которую он предлагает тебе как терапевту. Потом, когда твой собеседник начнет замечать тебя, возможно начать встречаться с клиентом как с человеком (см. «Первая встреча с клиентом», лекция в сборнике «Практическое руководство для гештальт-терапевтов»). Например, в стрессе человек ищет не столько возвращения к самому исходному конфликту, но хочет и ищет разрядки и облегчения напряжения именно на данном этапе проявления своих чувств. Он ищет поддержки (содействия) в своем гневе или в своем протесте. Например, при фрустрации человек на фазе проявления страха ищет убежища и успокоения и безопасности. И только потом, возможно, сможет вернуться к осознаванию исходной ситуации, породившей фрустрацию. На фазе проявления агрессии человек ищет поддержки в том, чтобы тот, кто рядом участвовал в его атаке, проявил агрессию, и ищет разрядки своего напряжения. При невротическом напряжении ситуация еще сложнее. Невротик все время ищет любви для утешения своего стресса, но любовь его не насыщает.

Мы ищем подходящие формы поддержки в разных ситуациях контакта терапевта и клиента. Нам необходимо различать стресс «невротика», и различать стресс, и ПТСР после шоковый травмы, и травматический опыт в затяжном конфликте. Формы поддержки будут разные. И не всегда они будут те, которые от нас ожидает клиент. Потому что часто клиент ищет то, что будет поддерживать его запутанность. Человек после травмы будет стараться забыть и удалить из своей жизни травматический опыт (не пытаясь переработать его). Невротик будет поддерживать свою тревогу, например, вовлекая окружающих в «треугольник Карпмана. Чисто человеческие принципы помощи и поддержки могут быть полезны при помощи человеку, который пережил шоковое вмешательство в его жизнь, потому что основа его фрустрации — это дефицит опоры и поддержки. А если говорить про фрустрацию «невротика», как ее понимает, например, Бертам Мюллер, то это не про дефицит, а про избыток сил. И тактики помощи нужны другие.  Потому что у человека много энергии и силы, и они направлены во-вне, но встречают препятствие для реализации своей интенции, и не могут там, во внешнем мире, найти опоры и встречи. Это вызывает сильный персональный дискомфорт, когда на пути моего «хочу» стоит препятствие, и поддержка может быть в том, чтобы организовать некоторую форму для этой энергии. Напомню, что в терапии, как известно, мы не планируем включаться в борьбу за удовлетворение «хочу» человека в его реальной ситуации.

Вот небольшой пример.
Клиент. Я хочу жениться, давно страдаю, и не могу выбрать жену!
Терапевт. А кто-то из знакомых справлялся с этой задачей?
Клиент. (вздыхает, улыбается и расширят тему) Ну некоторые конечно женились, но я совсем другой человек.  У меня есть важные принципы в отношении того, как создавать семью.
Терапевт. Давайте поговорим подробнее об этом.

Жан-Мари Робин сказал как-то на семинаре: «мы встречаем клиента немного не там, где он нас ждет». Для нас как для терапевтов важен тезис, что мы своими действиями всегда если что-то фрустрируем, то что-то поддерживаем, одно и другое одновременно. Одно поддерживаем и другое фрустриурем, в одном и том же эпизоде.  И в этом заключается диалектика и место моего выбора как терапевта.  В ситуации, если человек стиснул зубы, а я говорю поплачь у меня на плече. А если он застрял в «треугольнике Карпмана», я могу призывать его встать на свои собственные ноги. Но при этом важно, что терапевтическая фрустрация не должна затрагивать «самое больное» место. Фрустрация со стороны терапевта, для того, чтобы она стала поддержкой, должна быть направлена в область, где у есть клиента возможность интереса и живого человеческого любопытства и чисто человеческого (не невротического) опыта.  И такая фрустрация становится провокацией для творчества и это дает опору. В этом примере видно, что терапевт немного сбивает клиента   с его фиксации на теме, но это действие расширяет фон и тем самым дает клиенту опору.

И наконец завершение. Если говорить обобщенно, то человеку всегда важно сначала успокоиться, а потом уже заниматься самоисследованием и поиском нового опыта. Мы помним слова Харма Сименса, что человек приходит на сессию к терапевту уже встревоженным. И надо создать атмосферу для снижения уровня возбуждения до приемлемого для работы уровня (конечно, очень спокойного клиента, видимо, следует несколько расшевелить и заинтересовать… но вопрос о том, почему он слишком спокоен, может привести нас к пониманию очень сильной фрустрации, прикрытой внешним «покоем»). Поэтому возвращаемся к теме поддержки. Вот пример. Приходит к вам человек и говорит, что у него болит голова. Чисто по-человечески необходимо дать ему обезболивающее, таблетку. И только терапевт может задать странный вопрос: как вы думаете, что вызвало вашу головную боль? (о чем вам хочет сказать ваша головная боль?) Правда, я должен признаться, что в такой ситуации всегда сначала предлагаю клиенту таблетку…