Доклад на конференции «Старое и новое в гештальт-терапии» 19 марта 2025
Я хотела бы не утомлять вас докладом, а вовлечь в совместное размышление над этой темой – открытости, то есть, понятности самому себе и готовности себя предъявлять другому – мне кажется, она крайне важна для нас психотерапевтов. Чтобы примерить её к себе, я напомню вам упражнение, которое многие делали в процессе обучения: когда предлагается в парах неспешно вести одному другого за руку, каждые несколько шагов делая остановку и задавая вопрос: «Кто ты?» Сейчас можно, сидя перед экраном, закрыть глаза и мысленно представить себя в этом процессе, замечая, что придёт в голову – а потом то, что сочтёте нужным, написать в чат. Вот ты опираешься на руку дружественного человека, которому доверяешь, у тебя закрыты глаза и тебя, остановив шаг, спрашивают: Кто ты? По правилам этого эксперимента, вопрос повторяется много раз, и интересно бывает замечать, как твои ответы постепенно раскрывают всё новые слои определения «себя».
Мы можем оказаться в самых разных настроениях, подбирая для себя эти ответы, они будут зависеть от множества случайностей. Кто-то будет перебирать свои социальные роли («я мать», «я мужчина», «я опытный водитель», «я гештальт-терапевт», «я слушатель», «я участник конференции»), кто-то перейдёт к определению себя через любимые занятия («я люблю рисовать», «я большой любитель поспорить!», «я обожаю лес!») – и это бывают важные стороны жизни. Кто-то окажется в защитно-саркастическом настроении и станет говорить о своих беспокоящих его на данный момент качествах оценочно метафорично, то ли жалуясь, то ли желая от собеседника подтверждения или опровержения («я злобная мегера», «я потерянный ребёнок», «я унылое говно», «счастливый идиот», «непризнанный гений» и прочее). И в любом случае, всегда будет что-то, чего мы вот в этой конкретной ситуации раскрывать не станем, хотя это может быть нечто вовсе не стыдное и не плохое – просто сейчас об этом либо не хочу, либо даже в голову не пришло (хотя в принципе о себе знаю). Человек всегда больше того, что он предъявляет. Или это уже не человек.
Наконец, мы можем быть настроены серьёзно и попытаться пойти глубже уровня personality-функции, пожелать дойти до самой сути (вот я вижу в чате сегодня: «человек», «живой человек», «интересный человек», «добрый/хороший человек»). И тут – вопрос, что мы вкладываем в это бесспорное слово? Привет старику Державину, восклицавшему: «Я – царь, я – раб, я – червь, я – Бог!» Причём (важно!) для кого-то это – метафорическая абстракция, как и вообще поэзия Державина, а для кого-то те же самые слова и та же самая поэзия – живое ощущение. Вот ощущаю я себя иногда «прахом», остро чувствуя свою вещественность, физическую тяжесть, подверженность распаду и смерти. А в другие моменты вполне живо ощущаю себя «духом», в смысле становлюсь летящим возбуждением интереса, широким полётом мысли, полностью включаюсь в расширение чувств, связанных с философским мышлением, как вот сейчас, когда мы задумываемся о том, «кто я».
Насколько мне легко вербализировать ответ на этот вопрос, настолько я склонна говорить о его социальном слое. Насколько я «подвисаю», настолько, вероятно, мне хочется пойти в бытийственный, экзистенциальный уровень. Кто я за рамками социальных ролей, всегда ускользает, но оно есть. Слово «человек», конечно, верное (если вы не бот или, случайно, не ангел), но вот прочувствованно и исчерпывающе определить, что является «сущностным» для того, чтобы быть человеком, не представляется возможным. Когда эта наша суть, это бытийственное «Я» сведено к крайнему минимуму, или же, на другом полюсе, когда спутано, размыто, поверхностно неустойчиво и неясно «Я» социальное, можно предположить, что мы проживаем некую точку кризиса, длящегося смятения; если же для человека это перманентное состояние, вероятно, можно думать о той или иной психопатологии.
Я думаю, что можно помогать себе, когда в период кризиса меняются социальные роли, опираясь именно на своё более глубокое бытийственное самоощущение, и наоборот
Это было про понятность, открытость самому себе. Я ввожу два параметра для рассмотрения темы здоровой открытости: 1) соотношение открытости самому себе и другому; 2) осознавание своего выбора подходящей формы открывания чего-то другому.
По первому параметру. Важно понимать, что человек иногда так устроен, так выстроен своей привычкой присутствовать в мире тем или иным образом, что он сам для себя закрыт (суть нарциссической проблемы: сильная диссоциация между живым ощущением себя и тем, что предъявляется миру, с вытеснением первого). По каким-то причинам (исходящим изначально из окружения) человеку стало важнее то, как его воспринимают, чем он кажется, чем то, чем он сам для себя является. Сам для себя он остаётся неведомым, неинтересным, закрытым. Тогда открываться для близости – просто «нечем», ты можешь предъявлять лишь свои «сертифицированные» роли, и то периодически будешь сталкиваться с «комплексом самозванца», с мучительным «а вдруг на самом деле я не то, чем кажусь?!» (и это уже будет свидетельствовать о том, что всё не так плохо, ты не свёл себя всецело лишь к видимости).
Честная устремлённость к себе настоящему, к пониманию себя, необходима для того, чтобы по-человечески открываться другому. (Не будем путать это с чисто формальным предъявлением себя социальным институтам). На уровне социальных ролей удобна и вполне реальна ситуация, когда ты сам себе понятен: «я гештальт-терапевт, и я понимаю, что я в этой роли делаю и зачем». Можно быть в переходном периоде, но факторы такого становления должным быть ясны, например, условия сертификации гештальт-терапевта. (Весёлые мужские шутки про «никогда не знаешь, скольким ты отец» — не про социальные роли, а про чистую биологию; социальную роль ты в каждом конкретном случае вполне сознательно принимаешь на себя либо не принимаешь.)
А вот на уровне экзистенциальном, когда мы мыслим о себе глубже социальных ролей, задаёмся библейским вопросом «что есть человек?» – тут нормально, что мы непрозрачны для самих себя, не вполне явлены. Постепенно, при условии не-нарциссичной честности с собой и интереса к себе, мы интегрируем себя всё больше, понимаем всё многосложнее, и ясно, что открыты другому мы сможем быть уж точно не более, чем смогли стать открыты себе. (Пресловутое «вижу тебя насквозь» — мерзкая манипуляция, хотя ясно, что о чем-то скрываемом всегда можно догадаться; но мы здесь о честном интересе, а не об этом). Но для тех, кто любит теорию гештальт-терапии, понятно и большее: сама эта открытость себе раскрывается только через диалог с другим (кто бы этот другой ни был: реальный друг в живом разговоре или «хорошо ассимилированный Другой» как внутренний собеседник, в пределе – Абсолютное Ты). Мы раскрываем себя другому всегда в медиальном залоге: в самый момент раскрывания – узнавая! Подбирая, изобретая словесное выражение, мы обнаруживаем, invent and discover себя в каждом акте называния прежде не названного. На этом уровне мы касаемся довербального и надвербального переживания, собираем себя в согласии со своей этикой и эстетикой постепенно, неспешно, и опыт каждого совершенно уникален. Можно только сказать: вот, я это я; а ты – это ты. Это очень глубокий текст! Он вовсе не только про то, что «я не обязан быть таким, как тебе угодно!» Он прямо ведёт к пониманию того, что я для тебя могу быть «Ты» только если ты для меня именно «Ты», а не просто некий твой функционал или социальная роль.
По второму параметру – осознанности формы и уместности для другого – я скажу больше в комментарии к цитатам из «Теории Гештальт-Терапии» Перлза-Гудмана, которые сейчас приведу. Я уже пять лет перевожу этот текст и потому за раскрытием любой темы обращаюсь к нему – там и правда есть всё. Я покажу вам два ярких момента, раскрывающих оба эти пункта:
Во-первых, в несокльких местах книги в разных главах авторы напоминают, что пресловутый «призыв быть собой, который так любят психотерапевты, не имеет смысла», глуп и запутывает пациента. Цитирую, глава 10, параграф 2:
«Если вы сосредоточились на своём лице и ощущаете его неестественным, задаваясь вопросом, каково же ваше «настоящее» лицо, этот вопрос бессмыслен. Настоящее лицо – это спонтанный отклик на конкретную ситуацию: в опасности вашим настоящим лицом будет испуганное лицо; когда происходит что-то интересное – это заинтересованное лицо, и так далее. Настоящее лицо под тем, которое ощущается маской, было бы откликом на ситуацию, которую человек держит вне осознавания. Именно эта настоящая ситуация – что вы не допускаете чего-то в осознавание – и выражена вашей «маской»; она – вполне и есть настоящее ваше лицо в этот момент.» Там же в примечании авторы добавляют, что эта «маска» «именно и выражает: Я тот, кто не хочет чувствовать, или Я хочу скрыть, что чувствую.» И это чистая правда о себе в данный момент.
Какие для нас здесь следствия? Я вижу в чате здесь написали «Я – живой человек», и это приятно читать. Так вот, я живая – это никакая не «лучшая версия себя», к которой призывают в интернете горе-лайф-тренеры. Человек ни в какой своей версии не сводится к своей самости (Self), с которой мы работаем как специалисты. Мы помогаем человеку максимально осознанно функционировать на границе организм/среда, «не зависать», мы не знаем, какой версией себя он захочет-сможет стать в каждый конкретный момент; человек всегда больше своей социальной личности и даже своего «всецелого Self».
Поэтому в хорошей терапевтической группе мы с уважением отнесёмся к тому, что участник скажет: «Я сейчас хочу промолчать» (то есть, «я уважаю себя в своей осторожности, усталости, растерянности, бережности к другому»). В то время как вредный, вскрывающий, травмирующий тренинг будет настаивать на том, чтобы говорить, превозмогая стыд. В таком говорении не будет прямоты полноценного послания, учитывающего себя, ситуацию и другого, а будет лишь тренировка бесстыдства и диссоциации, пресекающей доступ к самому себе. Открытость – это ни в коем случае не прозрачность. Прямоту и «душу нараспашку» больше всех проповедовали другим те, кто расстреливал за инакомыслие. У Набокова Цинциннат приговорён к казни за – непрозрачность! А ещё есть такое выражение «простота хуже воровства», мне кажется, это о «наивном» нежелании учитывать ситуацию.
Здоровая открытость – это всякий раз новый сознательный акт, учитывающий хорошее понимание себя, ситуации и другого. Для чего я хочу раскрыть нечто, что является частью меня? Это может быть мысль, желание, интерес, движение сиюминутной эмоции или более устойчивое чувство, показывающее мои взгляды, мнение, опасения – для чего это сейчас нужно здесь, в этом поле? Как и в случае самораскрытия терапевта на сессии: для чего я сейчас покажу вот это непосредственное переживание? Французская гештальт-тренер Энн Кретьен говорит, что она не делает ни одной интервенции, если не «чувствует себя твёрдо сидящей на стуле» — не осознает всем существом, из чего исходит её импульс.
Но это нельзя понимать в индивидуалистической парадигме, получается жуткое упрощение! Более полно получается такая «формула»: я распознаю себя + я учитываю ситуацию + я решаю принести это нечто другому + и в этом акте я сам узнаю нечто новое! Это может оказаться иным, чем мне казалось, пока я варился внутри себя. (Не на этом ли во многом основан эффект терапии?) Мы живём в медиальном залоге: по-настоящему я раскрываюсь сама себе в процессе предъявления себя другому. Если же я открываю лишь то, что уже знаю, значит я делюсь только знанием себя по-personality, нет Я-Ты общения. Об этом будет вторая цитата из Перлза-Гудмана. Здесь сравнивается автономность, знание себя по-personality, и спонтанность, осуществление себя в становлении самости-Self. Первое знание о себе ясно и чётко, «вполне известно самому себе», второе же – непредсказуемо и в каждом шаге ново. Заметим, что здесь сравниваются не две функции Self одного уровня, а одна из функций, «система вербальных ответов о самом себе» и – всецелое спонтанное Self. Я позволю себе прочитать вам большой отрывок из «Теории Гештальт-терапии», глава 10, параграф 8 (в моём переводе) с небольшим комментарием:
«Personality как конструкт self тоже во многом обнаруживается-изобретается самой психоаналитической процедурой, особенно когда метод интерпретирует и корректирует человеческие отношения. Personality – это система устойчивых аттитюдов, умонастроений, которых человек придерживается в межличностных отношениях, это моё собственное представление о том, кто я такой, которое могло бы послужить основанием для объяснения своего поведения, если бы нужно было объяснить. Пока межличностное поведение невротично, personality состоит из ряда ошибочных представлений о себе, интроектов, я-идеалов, личин и так далее. После прохождения терапии (любого метода), personality становится неким каркасом аттитюдов-умонастроений, хорошо понятных самому человеку и пригодных для весьма разного поведения. Это оказывается высшим достижением психоаналитической сессии, и конечно же, достигаемая таким образом «свободная» структура принимается теоретиками за всё self. Но по сути своей personality – это вербальная копия self, это то, что отвечает на вопросы или на вопрос самому себе.»
Этот термин «обнаруживается-изобретается» (в сессии, в диалоге, в контакте) постоянно используется авторами. Человек в каждом шаге invent and discover самого себя, и это не только вербальная процедура, но в подборе слов для описания себя и для открывания себя другому – тоже. Функционируя в таком модусе, в этой «вербальной копии» себя, человек «автономен, ответственен и досконально понятен самому себе (self-known through and through) как играющий вполне определённые роли в конкретных ситуациях». Вот почему в названии моего доклада прозвучало слово «прозрачность» — прозрачна лишь personality-функция и только мне самому; другому в норме человек не прозрачен (прочее – либо манипуляции, либо параноидные проявления). Продолжим цитировать:
«Не следует путать автономность со спонтанностью. Автономия – это свободный выбор… Эта свобода задана тем, что основа активности уже достигнута: человек выбирает свою приверженность исходя из того, кто он есть, а точнее, кем уже стал. Медиальный же залог спонтанности не может себе позволить роскошь такой свободы, …тут человек вовлечён и влечётся, не вопреки себе, не теряя себя, но подчас превосходя себя. … При спонтанном поведении всё ново и присваивается заново в каждом шаге; а при автономии поведение ощущается своим потому, что оно уже прежде было присвоено и усвоено: тут «актуальная ситуация» на самом деле не нова, она – зеркальное отражение personality; именно по этому признаку человек её распознаёт как свою и чувствует себя безопасно.
Personality «прозрачно», оно насквозь видно себе, ясно, потому что это система того, что уже было признано (в терапии это конструкция из всех «ага»-прозрений). Self не прозрачно – хотя осознаёт и может направить себя – потому что его самосознание всегда учитывает другого в текущей ситуации.»
Это чрезвычайно важное место, потому что именно в понимании Self как несводимого к своей «вербальной копии» и заложено то, чем гештальт-терапия по замыслу своих авторов должна бы отличаться от тех направлений, которые довольствуются малым, редуцируя «здоровое» до «рационального» и уникальное до нормативного. И дело не просто в том, что мы интересуемся id-функцией, живым протеканием возбуждения. Дело в том, что человек всегда, пока жив, «вовлечён и влечётся (замечаем двунаправленность действия!) не вопреки себе, не теряя себя, но превосходя себя». В каждый следующий момент, совершив нечто, сказав слово, я узнала о себе больше, чем знала до этого (если это было живое слово, интегрирующее как мои прежде бывшие знания, так и сиюминутный мой интерес, возбуждение, всю ситуацию, включающую и вас), и такое становление, вероятно – смысл моего бытия. Поэтому нет никакого «эталона душевного здоровья», которое было бы целью терапии. Только готовность не гасить своё возбуждение при встрече с новизной, укореняясь в своей человечности.
Есть ситуации, в которых удобно и полезно быть ясным для других и прозрачным самому себе, просто исполняя то, что уже умеешь (действуя из автономии personality). И есть ситуации роста, когда ты превосходишь себя и не знаешь, что из этого вырастет. И это не про героические поступки упаси Боже, это про любовь к жизни и хороший контакт с каждодневными мелочами, с подробностями бытия. В «Теории Гештальт-Терапии» есть подзаголовок: «Возбуждение и рост в человеческой личности». Заметим это «в»: не личность-personality растёт (хотя и она тоже), а в ней, опираясь на чёткость её структур, растёт удивительная, непрозрачная даже для самой себя сущность, которая называется «человек» (в библейском дискурсе «внутренний человек», чтобы отличить от биологического индивида), несводимая ни к personality-функции, ни к всецелой самости-Self, и вообще ни к чему, поддающемуся объективирующим определениям.
Надеюсь, что мы с вами это обсудим, время ещё остаётся, здесь я только добавлю пару замечаний, которые следуют из сказанного. Способность молчать – нечто сугубо человеческое; если нет невысказанного, то это в общем-то и не человек. Молчание – не отсутствие звуков, это состояние словесного существа, которому есть что сказать, но в данный момент не хочется. Оно больше, а не меньше сказанного и даже могущего быть сказанным. Недаром Silentium – лучшее у многих поэтов. Человек всегда больше, чем его контакт-граница, потому что фигура без фона в принципе невозможна.
Гештальт-терапия вслед за психоанализом, но по мнению её авторов более последовательно, выходит за пределы говоримого, подключая вместо интерпретаций снаружи осознавание самим человеком его довербального. Человек постепенно в терапии (или просто в жизни) распознаёт себя как вырастающего над стеной своей вербальной функции, как трансформирующего и себя, и культурные формы, на которые опирается. Он не совсем для себя закрыт, но и не прозрачен, не непознаваем для самого себя, но и не сводим к определениям.
Такая способность расти, узнавать себя нового, требует хорошей проработки стыда, потому что мы пугаемся и бываем не готовы предъявить себя в том новом, что мы в себе открываем, даже самому себе. В этом особую роль играет творчество, игра с формами, слово, которое рождается в живом моменте, то есть действительно контактирует с ещё не познанным в себе, нащупывая новые формы, максимально объёмные, позволяющие интегрировать новизну в уже прежде усвоенное. Это в Главе 7 у Перлза-Гудмана названо «поэзией» и я всегда прошу не путать это со «стихами».
Дегуманизация это лишение человека такой способности, редукция его до социальной единицы, неразличение «внутреннего человека» и деятельностного функционала, полная прозрачность и заменимость, мечта психопатов всех эпох. На этой мажорной ноте я призываю вас включиться в дискуссию.
Дискуссия:
Елена Петрова: Такая приятная, хотя и банальная мысль, что когда я знаю, кто я, то это то, что я уже пробовал, что называлось в других текстах, вторичное приспособление, то, что уже знакомое было. Даже в тот момент, когда я называю себя каким-то названием, допустим, я сейчас говорящий участник конференции, я использую готовые культурные шаблоны, и в этом смысле это уже чуть-чуть прошлое. То есть, то волнение, которое я испытывала, пока искала название, было живым волнением, а когда я подобрала высказывание, уже чуть-чуть улетело в прошлое, то есть в этом смысле Тютчев идеально сформулировал, что мысль изреченная есть ложь. Это очень любопытно, что мы работаем с волнением, не только со сказанным, а именно с самим волнением, которое сквозь сказанное присутствует! С большим удовольствием я к этой мысли вернулась.
Яна Ларионова: Да, Лена, спасибо! Я помню, как когда-то у тебя услышала, что если нарциссический клиент начинает терять гладкость речи и слегка грамматически сбиваться, это хороший признак, что мы немножечко пробиваемся к чему-то более настоящему, мостик между проявляемым и чувствуемым налаживается.
А ещё я для себя однажды сформулировала, какой разговор бывает интересен: тот, в котором люди обмениваются не уже готовыми словами, а подыскивают их на ходу из того, что они непосредственно проживают и начинают понимать сей-час в общении. (Это иное, чем интерес чисто интеллектуальный, познавательный или, тем более, прагматический).
Людмила Петрова: Я хотела бы спросить, Яна, вот смотри, ты говоришь, что человек всегда больше, чем персонелити, и даже больше, чем самость. И вот селф это тоже функция, да, а как же называется то целое, которое представляет всё это вместе, у которого на контакт-границе со средой и возникают все эти функции, ид, эго, персонелити, как это назвать?
Яна Ларионова: Люда, это, наверное, и называется человек, вот в том смысле библейском, «Что есть человек, что Ты помнишь его?», это вот оно: тот, кто соотносится с Ты. И это отличный вопрос ты поставила, но он выходит за рамки и психотерапии, и психологии как науки. Он скорее может рассматриваться религиозной (или атеистической, на здоровье) антропологией, какой-то философской дисциплиной, но он не может быть собственно предметом, его нельзя опредмечивать и изучать научными методами. А предметом психологии является функционирование на границе организм/среда. И, кстати, я всегда очень сержусь, когда мне говорят, что ты, Яна, гештальт выбрала, в нём же такое примитивное представление о человеке? Эти люди, наверное, что-то не то читали. В теории гештальт-терапии нет никакого представления о человеке, эта книга не претендует вообще на описание человека. Она как раз очень чётко очерчивает предмет психологии, предмет своей науки, как работу контакт-границы, функционирование Self, которая, напомню, является функцией поля организм/среда(!) и в которой очень условно выделены три функции. Кстати, эти три функции, никак не являются прямой параллелью психоаналитическим эго-Я, ид-Оно, супер-Я, тут выстроена другая система, и зачем было две из них называть теми же латинскими словами, вышла путаница. Авторы подчёркивают, что взяли три блока функций – Id-функционирование как совокупность живых векторов возбуждения, Ego-функционирование как способность задавать им целесообразные направления, и Personality как вербальную копию всего этого – взяли по минимуму три, но они пригодны для описания не всех человеческих состояний, и даже не всех человеческих состояний на контакт-границе, можно бы и другие функции селф придумать, говорят авторы, но это не входит в задачи книги, это оставим феноменологам. А уж всецелый человек, о котором, как я понимаю, ты спрашиваешь, он больше совокупности своих состояний и в принципе не описывается научными методами.
Елена Петрова: Конечно. Я очень хочу присоединиться. Мы когда проходили психологию, то, в Питере в университете любили говорить, есть индивидуальность, есть психическое, есть духовное, и психологи очень претендовали на духовное измерение, потому что да ну, психическим заниматься, а в общем по сути то, о чем мы можем говорить словами, то, что можем делать с другими, это уровень гораздо ниже духовного, и просто обидно, когда духовное замусоривается этим уровнем.
Яна Ларионова: Да, сплошное безобразие, вся эта «духовная психотерапия» — так, маркетинг, маркетинг…
Елена Петрова: И в этом плане мне очень нравятся эти три функции селф, которые выделили ребята в 50-е годы, я вижу в этом следы лингвистических и системных поисков того времени. Эти три функции селф очень удачные, то есть в общем есть, конечно, даже сотни других вариантов, но эти легко структурируются, легко различимы на глазок, с ними легко иметь дело, и это даже не селф, авторы же подчёркивают, что это функционирование селф на контакт-границе, они даже по сути структуру селф избегают обсуждать: мы не говорим, что там внутри, как у Норберта Винера там чёрный ящик внутри, мы говорим только о том, как на границе это выглядит. Что вызывает у меня колоссальное уважение, потому что внутри под черепом проводочки, по которым идёт электричество, либо ещё какая-то моя реконструкция того, какова структура, а селф это мневость, вот это всякое, что явно не равно Я.
Яна Ларионова: Да, сплошное безобразие, вся эта «духовная психотерапия» — так, маркетинг, маркетинг…
Елена Петрова: И в этом плане мне очень нравятся эти три функции селф, которые выделили ребята в 50-е годы, я вижу в этом следы лингвистических и системных поисков того времени. Эти три функции селф очень удачные, то есть в общем есть, конечно, даже сотни других вариантов, но эти легко структурируются, легко различимы на глазок, с ними легко иметь дело, и это даже не селф, авторы же подчёркивают, что это функционирование селф на контакт-границе, они даже по сути структуру селф избегают обсуждать: мы не говорим, что там внутри, как у Норберта Винера там чёрный ящик внутри, мы говорим только о том, как на границе это выглядит. Что вызывает у меня колоссальное уважение, потому что внутри под черепом проводочки, по которым идёт электричество, либо ещё какая-то моя реконструкция того, какова структура, а селф это мневость, вот это всякое, что явно не равно Я.
Яна: Селф явно не равно Я, а Я явно не равно Ego, хотя латинское слово именно это и значит.
Елена Петрова: А вот функция Селф это вообще ниже уровнем, это процедурная вещь, но мы с ней можем работать, и глядишь, через неё и целиком получше будет работать вся система, как-то вот глядишь, потому что мы на человеческом уровне можем работать. Я ремесленник, психотерапевт, мы чиним трубопроводы, а уж что по трубопроводам пойдёт, это духовное, в общем, интересно всё это.